Сельма Лагерлеф. "Чудесная свеча".
В ночь после взятия Иерусалима в лагере крестоносцев было большое
ликование. Почти в каждой палатке шла пирушка, шум слышался далеко кругом.
Когда грабежи и убийства кончились, и крестоносцы в покаянных одеждах с
незажженными свечами в руках вошли в храм при Гробе Господнем, Готфрид
объявил, что дозволяет Реньеро первым зажечь свечу от святых огней,
горящих перед Гробом Христа. Раньеро подумал, Готфрид хочет показать таким
образом, что считает его храбрейшим во всем войске, и очень радовался такой
награде за подвиги.
Поздно ночью, когда все находились в наилучшем состоянии духа, в
палатку Раньеро пришли шут и двое музыкантов, ходившие по лагерю и
развлекавшие солдат своими затеями, и шут попросил позволения рассказать о
смешном приключении.
Раньеро знал: шут этот славился своим остроумием, и собрался слушать.
- Случилось однажды так, - начал шут, - что Господь и Святой Петр
сидели на высокой башне в райской крепости и смотрели вниз на землю. И
столько они видели интересного, что едва успевали обменяться словом. Господь
сидел неподвижно, а Святой Петр то отворачивался с отвращением, то ликовал и
радостно улыбался, то плакал и стонал. Наконец, когда сумерки спустились над
раем, Господь сказал Святому Петру, что теперь он может быть доволен.
"Чему же это я должен радоваться?" - спросил Святой Петр.
"Я думал, - сказал Господь кротко, - ты будешь доволен тем, что видел
сегодня".
Но Святой Петр отвечал:
"Правда, я много лет горевал, что Иерусалим во власти неверных, но
после того, что случилось сегодня, я нахожу, что все могло оставаться
по-старому".
Раньеро понял, что шут говорит о случившемся в этот день. И он, и
другие рыцари стали слушать с большим интересом, чем вначале.
- Сказав это, - продолжал шут, бросив на рыцарей лукавый взгляд, -
Святой Петр перегнулся через зубцы башни и указал вниз.
Он показал Господу на город, лежавший на большой одинокой скале,
поднимавшейся над горной долиной.
"Видишь ли Ты горы трупов, - сказал он, - видишь ли Ты кровь,
струящуюся по улицам, видишь ли Ты обнаженных несчастных пленных, стонущих в
ночном холоде, видишь ли дымящиеся пожарища?"
Господь ничего не пожелал ему ответить, и Святой Петр продолжал свои
жалобы. Он сказал, что много раз был сердит на этот город, но не настолько,
чтобы желать ему такой ужасной участи. Наконец, Господь попытался несколько
смягчить его.
"Ты не можешь, однако, отрицать, что христианские рыцари рисковали
своими жизнями с величайшим бесстрашием", - сказал Он.
Здесь шута прервали одобрительные восклицания, но он поспешно
продолжал; ,.
- Не мешайте мне, - сказал он. - Вот я и не помню, где остановился. Ах,
да, я как раз хотел сказать, что Святой Петр вытер несколько слезинок,
выступивших на глазах и мешавших ему видеть.
"Я никогда не думал, что они дики, как звери, - сказал он. - Они
грабили и убивали целый день".
- Спаситель молчал, - сказал шут. - А Святой Петр твердил свое. Он
говорил, пусть Господь не трудится указывать ему, что в конце концов эти
люди вспомнили, в какой город пришли, и отправились в церковь босые, в
одеждах кающихся. Это смирение продолжалось так недолго, что о нем не стоит
и говорить. При этом он снова перегнулся через стену и показал на Иерусалим.
Он указал на лагерь христиан перед городом.
"Видишь, как Твои рыцари празднуют победу?" - спросил он.
И Господь увидел, что повсюду в лагере шло великое пьянство. Пьяные
рыцари и воины услаждали свой взор плясками сирийских танцовщиц. Полные
кубки ходили кругом, шла игра в кости на военную добычу и...
- Слушать шутов, рассказывающих скверные сказки, вставил Раньеро, -
ведь это тоже большой грех?
Шут засмеялся и кивнул Раньеро, словно говоря: подожди, я за все
отплачу тебе!
- Не перебивайте меня! - снова попросил он. - Бедный шут так легко
забывает то, что должен сказать! Да, так вот: Святой Петр спросил строго, не
думает ли Спаситель, что Ему много чести от такого народа? На это Спаситель,
разумеется, должен был ответить, что Он так не думает.
"Они были разбойниками и убийцами прежде, чем выехали из дому, - сказал
Святой Петр, - и разбойниками и убийцами они остались до сего дня. И лучше
бы Ты не допускал, чтобы это предприятие осуществилось. Из него не выйдет
ничего хорошего".
- Эй, смотри, шут! - угрожающе выкрикнул Раньеро.
Но шут, казалось, полагал особую для себя честь в том, чтобы испытать,
как далеко он может зайти, прежде чем на него бросятся и вышвырнут вон. Он
продолжал неустрашимо:
- Господь только наклонил голову, как человек, признающий, что наказан
справедливо. И почти в. ту же минуту Он поспешно шагнул вперед и бросил взор
вниз.
"На что это Ты смотришь?" - удивился Святой Петр.
Шут изобразил все это очень живо. Слушающие увидели перед своими
глазами Спасителя и Святого Петра и жаждали узнать, что же такое увидел
Господь.
- Господь отвечал, что ничего особенного, - сказал шут, и тем не менее
продолжал смотреть вниз. Святой Петр проследил взгляд Господа и увидел, что
Он смотрит на большую палатку, перед которой на длинных копьях были насажены
две сарацинские головы, а вокруг было навалено множество великолепных
ковров, золотой посуды и драгоценного оружия, награбленных в священном
городе. В этой палатке было то же, что и во всем лагере. Там сидела толпа
рыцарей и опустошала кубки. Разница, пожалуй, состояла лишь в том, что здесь
пили и шумели больше, чем в иных местах. Столько суровых и ужасных лиц,
сколько он видел здесь, казалось ему, никогда еще не собиралось на пиру. А
хозяин пира, сидевший на почетном месте, был страшнее всех. Это был
тридцатипятилетний мужчина, огромного роста, толстый, с багровым лицом,
изрезанным рубцами и шрамами, с тяжелыми кулаками и резким, громким голосом.
Здесь шут остановился на минуту, как бы боясь идти дальше, но Раньеро и
другим нравилось слушать, как рассказывают о них самих, и они лишь смеялись
его дерзости.
- Ты дерзкий парень! - сказал Раньеро. - Посмотрим, к чему ты ведешь!
из книги Михаэля Энде "Момо" (
